Так как восточногерманские племена, к которым относятся и готы, вступили в контакт с римлянами довольно поздно, их ранняя история известна нам лишь по сведениям, происходящим из их собственной традиции, иногда неотличимой от германских героических сказаний и саг. Остготский историк Иордан, труды которого основываются на утраченной истории готов Кассиодора, называет прародиной готов "остров Скандза" (Иордан, О происхождении и деяниях гетов, пер. Е. Ч. Скржинской, СПб 1997, 25. Далее - Иордан)). При этом до сих пор продолжаются споры, следует ли идентифицировать этот остров с островом Готланд или Естер- и Вестерготландом (Иордан, 9. Ср. также Wenskus, S. 442ff. Ср. Wagner, Getica, S. 214). Из этой страны в дохристианскую эпоху значительная часть готов переселилась через Балтийское море в область Вислы, хотя какая-то их часть осталась в Скандинавии: (Wenskus, S. 434).

еще в начале VI века между остготами в Италии и скандинавскими готами существовало постоянное сообщение (Иордан, 24). Сходные события - переселение части готов и оседание другой части в прежней области поселений - еще не раз повторятся в будущем. По данным погребений, приход готов в область Вислы следует относить к I веку до н. э. Прежнее население было покорено или изгнано со своих земель. Около середины II века н. э. готы обратили свои взоры на юг. Иордан считает основной причиной перенаселение. И на сей раз какое-то число готов осталось на месте: из них, по-видимому, образовалось племя гепидов (Wenskus, S. 469). Новая миграция, вероятно, растянувшаяся на долгие годы, привела готов в Южную Россию, где они закрепились в области между Днепром и Доном, (Иордан, 30 и сл.). хотя относящиеся к этому периоду археологические данные с трудом поддаются однозначной интерпретации (Thompson, S. 2).
По всей видимости, во время миграций и расселения на обширной территории связи между частями когда-то единого готского племени ослабли (Schmidt, S. 197). Ко времени императора Клавдия II (268-270) впервые появляются упоминания об остготах и вестготах как отдельных племенах (Wenskus, S. 472). Иордан считает, что они получили свои названия по географическому признаку. Однако скорее всего первый компонент слова "остготы" происходит от *austra (сияющий), а в имени "вестготы" следует выделять индоевропейское *uesu (хороший), так что в конечном итоге речь может идти о хвалебных самоназваниях. Поэтому корректнее было бы говорить об остроготах и визиготах (Schmidt, S. 203). Однако мы будем следовать общепринятому словоупотреблению. Между остготами и вестготами на протяжении многих столетий сохранялись тесные отношения. Неоднократно засвидетельствованы переходы из одного племени в другое, а также браки между представителями этих двух племен. Поэтому мы имеем полное право говорить о двух разных народностях одного готского племени (Wenskus, S. 475).
Когда в Римской империи в 30-х годах III в. н. э. разразился тяжелый кризис, готы переправились через нижний Дунай и опустошили соседние земли (Schmidt, S. 203). Набеги прекратились лишь тогда, когда римляне согласились выплачивать готам ежегодную дань. После прекращения выплат готы - на сей раз вместе с другими восточногерманскими племенами - вновь обрушились на империю (Иордан, 90 и сл.). На протяжении нескольких десятилетий земли по нижнему Дунаю, а также весь Балканский полуостров оставались ареной ожесточенной борьбы. Особенно большую угрозу для империи представляли готские нападения на Малую Азию, а также пиратские походы, которые вело понтийское племя боранов при существенной готской поддержке и которые наносили значительный урон почти всему восточному побережью Средиземного моря. Положение империи улучшилось только после того, как император Клавдий II в 269 г. нанес готам тяжелое поражение при Нише. При императоре Аврелиане, победившем вестготов в 271 г. во Фракии и Иллирии, на дунайские земли вернулся мир; впрочем, не в последнюю очередь этому способствовал уход римлян из провинции Дакии. После того как гарнизоны, имперские служащие, аристократия и, вероятно, значительная часть прежнего населения были отведены на южный берег Дуная, готы без боя заняли оставленные земли (C. Daicoviciu, La Transsylvanie dans l'antiquit, Bukarest 1945). На рубеже III и IV веков н. э. готы населяли территорию, границами которой были Дунай на юге, Олт (левый приток Дуная) на западе и, скорее всего, Днестр на севере (Thompson, S. 4). При Константине Великом ничто не нарушало стабильности границы по Дунаю. В 322 г. был заключен договор, предоставлявший вестготам статус федератов, согласно которому они обязались за ежегодные выплаты оборонять границы империи и поставлять военные части для службы в императорских войсках (Stein, S. 198). Благодаря этому условию договора возросло римское влияние на германцев, так как готские вспомогательные войска за время своей службы должны были ближе познакомиться с римским образом жизни.
То, что после заключения договора в 322 г. в источниках за три с половиной десятилетия не появляется ни одного упоминания о вестготах, говорит о довольно дружественых отношениях; впрочем, судя по различным косвенным свидетельствам, римская власть в пограничных землях заметно ослабла (Thompson, S. 13).
Исход готов из Скандинавии, по всей видимости, сопровождался значительными изменениями в организации общества (Wenskus, S. 467). Так, следует предполагать, что уже в то время существовал некий социальный правящий класс. Иордан сообщает, что переселение произошло при короле Бериге; таким образом, неоспоримым кажется существование сакрального по своему происхождению института королевской власти. Так как о могуществе и власти готского короля говорит и Тацит, переезд через Балтийское море, должно быть, способствовал дальнейшему возвышению королей у готов (Тацит, Германия, 42).
В Южной России готы попали под влияние сарматских кочевых племен и стали настолько сходны с ними по своему образу жизни, что римские источники не всегда различают германские и сарматские племена Южной России (Wenskus, S. 469). Характерный ландшафт, широкие южнорусские равнины, наверное, также способствовали "окочевливанию" готов. Сарматскому влиянию, возможно, также следует приписывать введение в военную организацию десятичной системы. Эволюция королевской власти в течение южнорусского периода неясна. Иордан сообщает имена нескольких королей, не вошедших в генеалогическое древо Амалов, поздней остготской королевской династии (Иордан, 26). Король Острогота (возможно, легендарный), согласно Иордану правивший остготами, тем не менее появляется в генеалогии Амалов (Иордан, 82; ср. однако 98). Возможно, имела место смена династий, сопровождавшаяся политическим разрывом остготов и вестготов, так как Остроготе не удалось добиться признания от всех готских народностей (Wenskus, S. 472).
Несколько лучше мы информированы о ситуации, сложившейся после захвата Дакии. Если до тех пор племя вступало лишь в мимолетные и всегда враждебные контакты с римским миром, то теперь оно поселилось на земле, на протяжении полутора столетий принадлежавшей империи. Хотя неверно было бы утверждать, что уже в то время начались заимствования из римской культуры, находившейся на более высокой ступени развития, тем не менее именно тогда произошло первое мирное соприкосновение вестготов и провинциальных римлян. Таким образом было положено начало процессу романизации, закончившемуся только в VII веке. Как развивались взаимоотношения пришельцев-готов и оставшихся на своих землях римлян, неизвестно. По всей видимости, вестготы избегали селиться в римских городах. На кладбище Сатана-де-Муреш обнаружена керамика, орнамент которой представляет собой смешение германских и римских мотивов. Другие находки из того же места говорят о культурном влиянии римлян на вестготов (Thompson, S. 34). Этот процесс заметно усилился благодаря интенсивной торговле вестготов с пограничными провинциями империи.
В этот период уже нельзя говорить о единой королевской власти, которой подчинялись все группы вестготов. В качестве политических вождей выступают царьки, получившие в римских и греческих источниках названия reguli и basiliskoi (Schmidt, S. 243). и, по-видимому, передававшие свою власть по наследству (Об этом говорит тот факт, что Атарид был сыном царька Ротестея (Thompson, S. 54). Королева Гаата передала власть своему сыну Аримеру (Thompson, S. 158) Они правили небольшими родами, а их могущество по большей части основывалось на дружине (Thompson, S. 43, 52).
Все племя могло в особых ситуациях объединяться под руководством одного вождя. Таким вождем после 364 г. стал Атанарих, которого наши источники называют "судьей" (iudex, dikastes) (Thompson, S. 44). Уже ко времени миссионерской деятельности Вульфилы. мы обнаруживаем некоего безымянного "судью", которого вполне можно считать вождем всего племени (Thompson, S. XVIII). Вероятно, в основании словоупотребления источников лежит какой-то неизвестный нам готский термин. Атанарих сам требовал от римлян называть его не королем, а судьей, так как первое предполагает авторитет, а второе мудрость. По всей видимости, вестготы считали, что королю присуща не только власть, которой, несомненно, обладал Атанарих, но и определенная сакральность (Wenskus, S. 322). Функции Атанариха по большей части заключались в военном руководстве, так что его можно было бы назвать герцогом, если понимать это слово в его исконном значении, то есть полководцем (W. Schlesinger, uber germanisches Heerkoenigtum, в: Beitrage zur deutschen Verfassungsgeschichte des Mittelalters, Bd. I, Gottingen, 1963, S. 57f. Ср. также H.-D. Kahl, Europaeische Wortschatzbewegungen im Bereich der Verfassungsgeschichte, ZRG germ. 77, 1960, S. 198). Атанарих командовал дружиной, которая осталась с ним и после того, как в результате поражения от гуннов вестготы покинули его (Schmidt, S. 418). Если Атанарих был единоличным военным предводителем вестготов, то более древние источники позволяют сделать вывод о том, что первоначально вестготы выбирали двух герцогов. Во времена Константина Великого упоминаются два вождя, Ариарих и Аорих, преемником которых был, впрочем, один Геберих (Иордан, 112). "Судьи" назначались на свою должность собранием племени. В "Страстях св. Сабы" упоминается собрание "мегистанов" (знати), которое вынесло решение о преследовании христиан (Passio S. Sabae, ed. H. Delehaye, Analecta Bollandiana 31, 1912, S. 216-221). Это собрание состояло из людей, пользовавшихся наибольшим уважением у соплеменников или отличавшихся знатностью происхождения (Thompson, S. 49). С уверенностью можно говорить о том, что в собраниях участвовали царьки. Неясен вопрос об участии широких народных кругов. Е. А. Томпсон отрицает существование народного собрания и придерживается мнения, что центральным органом всех вестготских родов было только собрание мегистанов; (Thompson, S. 49). Л. Шмидт, напротив, приравнивает собрание мегистанов к народному собранию (Schmidt, S. 244). Когда в 376 г. готы приняли решение просить Римскую империю принять их на римской земле, этому решению предшествовали долгие обсуждения (Аммиан Марцеллин, Римская история, пер. Ю. А. Куликовского, А. И. Сонни, СПб 1994, 31, 3, 8. Далее - Аммиан Марцеллин). Иордан говорит об "общем решении" (communi consilio) вестготов вступить в переговоры с императором Валентом (Иордан, 131). Остается неясным, указывают ли эти сообщения на всенародное собрание. В "Страстях св. Сабы" далее упоминается совет деревни, обладавший, впрочем, очень узкими полномочиями (Thompson, S. 66). Вестготы познакомились с христианством в III веке. В ходе своих грабительских набегов на Римскую империю они захватили множество пленных, среди которых были и христиане. Обращением готов занимались прежде всего христиане из Каппадокии. Какую роль наряду с этим при распространении христианства играло дакороманское население, неизвестно (Schmidt, S. 235). Скорее всего, христианство еще долгое время оставалось религией низших слоев вестготского общества, состоявших из инородцев.
Существование христианских общин подтверждается просьбой христиан готских земель о назначении епископа. В ответ на эту просьбу константинопольский патриарх послал Вульфилу, родители которого, происходившие из Каппадокии, были захвачены в рабство вестготами и который сам родился в вестготском государстве. Он провел несколько лет в Константинополе, где и был посвящен в священники (Thompson, S. XIV). Вульфиле не было суждено проявить себя у вестготов: приблизительно через 7 лет после своего назначения, около 348 г., он был вынужден покинуть страну вместе со своей общиной. Он и его последователи нашли убежище в Римской империи, где по указанию императора Констанция они поселились в области Никополя на Истре (ныне Тырново, Болгария). Потомки переселенцев жили там еще в середине VI века. Их называли малыми готами (Gothi minores), они вели в этой скудной местности очень бедную жизнь и считались неспособными к войне (Иордан, 267). Так как потомков общины Вульфилы называли готами, следует предположить, что значительную часть изгнанных около 348 г. христиан составляли именно готы. Вульфила и после поселения в пределах Римской империи продолжал ревностно стремиться к распространению среди вестготов истинной веры. Он разработал готский алфавит, что позволило ему переводить на готский язык книги. До этого времени готам был известен только рунический алфавит, использовавшийся скорее для религиозной и магической практики, чем для литературных целей (Thompson, S. 31). Писательская деятельность Вульфилы приняла значительные размеры (Thompson, S. 115). Его главным трудом стал перевод Библии на готский язык, от которого до нас дошли только фрагменты в так называемом Серебряном кодексе. Остальные произведения Вульфилы не дошли до нас: так как их автор был еретиком, они были уничтожены. Вульфила жил во время христологических споров, когда церковь волновали вопросы о соотношении божественной и человеческой природы в Христе (M. Werner, Die Entstehung des christlichen Dogmas, 1959). Несмотря на то, что готский епископ занимал в этой дискуссии срединную позицию, позднее он был осужден как арианин (Thompson, S. XXI). Возможно, именно его деятельность привела к тому, что через некоторое время вестготы обратились в арианство.
С изгнанием общины Вульфилы христианство, тем не менее, вовсе не было искоренено. Наряду с арианами среди готов были и ортодоксы, и аудиане. Секта аудиан, основатель которой Аудий особенно подчеркивал антропоморфное явление Бога, даже добилась крупных успехов и основала множество монастырей (Schmidt, S. 236).
В период с 369 по 372 гг. по решению совета мегистанов проходило всеобщее преследование христиан, в основе которого лежали антиримские настроения, чрезвычайно сильные среди вестготов. По-видимому, все христиане, вне зависимости от того, к какому течению в церкви они принадлежали, считались вражескими приспешниками (Thompson, S. 99). В одной церкви мученической смерти было предано 26 христиан. Жертвами преследований стали также готы Саба, Инна, Пина и Рима, так что можно предположить, что христианское вероучение небезуспешно распространялось среди готов.
Готское язычество оставило после себя лишь скудные следы. Культ богов организовывался отдельными родами, у которых были свои идолы и свои жрецы (Schmidt, S. 248; Thompson, S. 60). По всей видимости, никогда не существовало культа, общего для всех вестготов. Богу, которого Иордан называет римским именем Марс, приносились человеческие жертвоприношения (Иордан, 41). Во время преследования христиан 369-372 гг. Атанарих возил по стране деревянного идола, которому принуждал поклоняться христиан. В "Страстях св. Сабы" засвидетельствовано проведение культовых трапез (Thompson, S. 99). Кроме этого нам вряд ли известно что-либо еще об обрядах и содержании готских верований.

Текста опять многовато, думаю вам понравится))))
    Готическая традиция в русской поэзии.

    Готическая традиция в русской поэзии поначалу развивалась в контексте трагического романтизма. Наиболее ярким представителем этого течения был Василий Жуковский. Его баллады (особенно, "Светлана") кишат разнообразными креатурами мрака, зыбкая атмосфера кошмарного сна - источник феерических декораций для его мучительных фантазий.
    Пушкин и Батюшков продолжили эту традицию, не внеся в нее практически никаких собственных ноток: те же кладбища, те же кошмары, те же порождения мрака.
    Баратынский считал себя прагматиком, романтический прагматизм его "Смерти" предвосхищает прагматический романтизм Краули и Ла Вея.
    Самый необычный поэт в истории русской готики, Иван Козлов, до 40 лет стихов практически не писал. В 35 лет он был парализован. В 40 лет лишился зрения. Внутренний мир незрячего и неподвижного поэта оказался сумрачнее и богаче мира внешнего, населявшие его существа и сущности играли и смеялись, сплетаясь в танце, с угрюмой решимостью стремясь в объятья смерти.
    Наиболее европейский русский поэт 19-ого века, Тютчев, несомненно был очень близок к западной готической традиции. В настоящей подборке нет его стихов. Готический Тютчев - тема для отдельной статьи.
    Вторую половину 19-ого века представляет Константин Случевский - поэт необычый, но недалекий и слишком близкий к реалистической традиции.
     Первая четверть 20-ого века - лучшее время в истории готической литературы.
     Лучшие поэты русского "серебрянного века" созидали изысканный и пугающий мир русской готики: от малоинтересных Брюсова и Бальмонта до очень талантливых Мережковского и Анненского - и до завораживающих Блока или Мандельштама.
     Впрочем, готический серебрянный век - это не только поэзия, это и проза, и драматургия и музыка. И это более поздняя рефлексия на серебрянный век (например, самый готический русский фильм "Господин Оформитель"). Следующее исследование будет посвящено как раз серебрянному веку.

Александр Блок
И опять снега

          И опять, опять снега
          Замели следы…

          Над пустыней снежных мест
          Дремлют две звезды.

          И поют, поют рога.
          Над парами злой воды
          Вьюга строит белый крест,
          Рассыпает снежный крест,
                    Одинокий смерч.

          И вдали, вдали, вдали,
          Между небом и землей
                    Веселится смерть.

          И за тучей снеговой
          Задремали корабли –
          Опрокинутые в твердь
                    Станы снежных мачт.

          И в полях гуляет смерть –
                    Снеговой трубач…

          И вздымает вьюга смерч,
          Строит белый, снежный крест,
                    Заметает твердь…

          Разрушает снежный крест
          И бежит от снежных мест…
                    И опять глядится смерть
                    С беззакатных звезд…

Бледные сказания

          -         Посмотри, подруга, эльф твой
          Улетел!
          -         Посмотри, как быстролетны
          Времена!

          Так смеется маска маске
          Злая маска, к маске скромной
                    Обратясь:

          -         Посмотри, как темный рыцарь
          Скажет сказки третьей маске…

          Темный рыцарь вкруг девицы
          Заплетает вязь.

          Тихо шепчет маска маске,
          Злая маска – маске скромной…
                    Третья – смущена…

          И еще темней – на темной
                    Завесе окна
          Темный рыцарь – только мнится…

                    И стрельчатые ресницы
                    Опускает маска вниз.
          Снится маске, снится рыцарь…
          -         Темный рыцарь, улыбнись…

          Он рассказывает сказки,
                    Опершись на меч.
          И она внимает в маске.
                    И за ними – тихий танец
                    Отдаленных встреч…

          Как горит ее румянец!
          Странен профиль темных плеч!
                    А за ними – тихий танец
                    Отдаленных встреч…

          И на завесе оконной
                    Золотится
          Луч, протянутый от сердца –
                    Тонкий цепкий шнур.

          И потерянный, влюбленный
                    Не умеет прицепиться
          Улетевший с книжной дверцы
                              Амур.

Василий Жуковский
Лесной царь

          Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
          Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
          К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
          Обняв, его держит и греет старик.

          - Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?
          - Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул;
          Он в темной короне, с густой бородой.
          - О нет, то белеет туман над водой.

          "Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
          Веселого много в моей стороне;
          Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
          Из золота слиты чертоги мои".

          - Родимый, лесной царь со мной говорит:
          Он золото, перлы и радость сулит.
          - О нет, мой младенец, ослышался ты:
          То ветер, проснувшись, колыхнул листы.

          "Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
          Узнаешь прекрасных моих дочерей:
          При месяце будут играть и летать,
          Играя, летая, тебя усыплять".

          - Родимый, лесной царь созвал дочерей:
          Мне, вижу, кивают из темных ветвей.
          - О нет, все спокойно в ночной глубине:
          То ветлы седые стоят в стороне.

          "Дитя, я пленился твоей красотой:
          Неволей иль волей, а будешь ты мой".
          - Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
          Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать.

          Ездок оробелый не скачет, летит;
          Младенец тоскует, младенец кричит;
          Ездок подгоняет, ездок доскакал…
          В руках его мертвый младенец лежал.

К. Н. Батюшков
* * *

          Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы
          При появлении Аврориных лучей,
          Но не отдаст тебе багряная денница
                              Сияния прошедших дней,
                    Не возвратит убежищей прохлады,
                              Где нежились рои красот,
          И никогда твои порфирны колоннады
                              Со дна не встанут синих вод.

А. С. Пушкин
Заклинание

          О, если правда, что в ночи,
          Когда покоятся живые
          И с неба лунные лучи
          Скользят на камни гробовые,
          О, если правда, что тогда
          Пустеют тихие могилы –
          Я тень зову, я жду Леилы:
          Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

          Явись, возлюбленная тень,
          Как ты была перед разлукой,
          Бледна, хладна, как зимний день,
          Искажена последней муой.
          Приди, как дальняя звезда,
          Как легкий звук иль дуновенье,
          Иль как ужасное виденье,
          Мне все равно: сюда, сюда!..

          Зову тебя не для того,
          Чтоб укорять людей, чья злоба
          Убила друга моего,
          Иль чтоб изведать тайны гроба,
          Не для того, что иногда
          Сомненьем мучусь… но, тоскуя,
          Хочу сказать, что все люблю я,
          Что все я твой: сюда, сюда!

Евгений Баратынский
Смерть

          Смерть дщерью тьмы не назову я
          И, раболепною мечтой
          Гробовый остов ей даруя,
          Не ополчу ее косой.

          О дочь верховного эфира!
          О светозарная краса!
          В руке твоей олива мира,
          А не губящая коса.

          Когда возникнул мир цветущий
          Из равновесья диких сил,
          В твое храненье всемогущий
          Его устройство поручил.

          И ты летаешь над твореньем,
          Согласье прям его лия
          И в нем прохладным дуновеньем
          Смиряя буйство бытия.

          Ты укрощаешь восстающий
          В безумной силе ураган,
          Ты, на брега свои бегущий,
          Вспять возвращаешь океан.

          Даешь пределы ты растенью,
          Чтоб не покрыл гигантский лес
          Земли губительною тенью,
          Злак не восстал бы до небес.

          А человек! Святая дева!
          Перед тобой с его ланит
          Мгновенно сходят пятна гнева,
          Жар любострастия бежит.

          Дружится праведной тобою
          Людей недружная судьба:
          Ласкаешь тою же рукою
          Ты властелина и раба.

          Недоуменье, принужденье –
          Условье смутных наших дней,
          Ты всех загадок разрешенье,
          Ты разрешенье всех цепей.

Иван Козлов
* * *

          Над темным заливом, вдоль звучных зыбей
                    Венеции, моря царицы,
          Пловец полуночный в гондоле своей
                    С вечерней зари до денницы
          Рулем беззаботным небрежно сечет
                    Ленивую влагу ночную;
          Поет он Ринальда, Танкреда поет,
                    Поет Эрминию младую;
          Поет он по сердцу, сует удален,
                    Чужого суда не страшится,
          И песней любимой невольно пленен,
                    Над бездною весело мчится.
          И я петь люблю про себя, в тишине,
                    Безвестные песни мечтаю,
          Пою, и как будто отраднее мне,
                    Я горе мое забываю,
          Как ветер ни гонит мой бледный челнок
                    Пучиною жизни мятежной,
          Где я так уныло и так одинок
                    Скитаюсь во тьме безнадежной…

Константин Случевский
(Из мурманских стихов)

          Цветом стальным отливают холодные,
          Грузные волны полярных зыбей,
          Солнца полуночи тени лиловые
          Видны на палубе подле снастей;

          С этим наплывом теней фиолетовых
          Только лишь пушки своей желтизной
          Спорят как будто; склонились, насупились,
          Стынут, облитые крупной росой.

          Красная искра порою взвивается
          В черном дыму; оживая на миг,
          Ярко блестит! Перед нею туманится
          Вечного солнца полуночный лик…

Д. С. Мережковский
Темный ангел

          О темный ангел одиночества,
                    Ты веешь вновь
          И шепчешь вновь свои пророчества:
                    "Не верь в любовь.

          Узнал ли голос мой таинственный?
                    О милый мой,
          Я – ангел детства, друг единственный,
                    Всегда – с тобой.

          Мой взор глубок, хотя не радостен,
                    Но не горюй:
          Он будет холоден и сладостен,
                    Мой поцелуй.

          Он веет вечною разлукою, -
                    И в тишине
          Тебя, как мать, я убаюкаю:
                    Ко мне, ко мне!"

          И совершаются пророчества:
                    Темно вокруг.
          О страшный ангел одиночества,
                    Последний друг,

          Полны могильной безмятежностью
                    Твои шаги.
          Кого люблю с бессмертной нежностью,
                    И те – враги!

Федор Сологуб
* * *

          Порой повеет запах странный, -
          Его причины не понять, -
          Давно померкший, день туманный
          Переживается опять.

          Как встарь, опять печально всходишь
          На обветшалое крыльцо,
          Засов скрипучий вновь отводишь,
          Вращая ржавое кольцо, -

          И видишь тесные покои,
          Где половицы чуть скрипят,
          Где отсырелые обои
          В углах тихонько шелестят,

          Где скучный маятник маячит,
          Внимая скучным, злым речам,
          Где кто-то молится да плачет,
          Так долго плачет по ночам.

Иннокентий Анненский
О нет, не стан

          О нет, не стан, пусть он так нежно-зыбок,
          Я из твоих соблазнов затаю
          Не влажный блеск малиновых улыбок,
          Страдания холодную змею.

          Так иногда в банально-пестрой зале,
          Где вальс звенит, волнуя и моля,
          Зову мечтой я звуки Парсифаля
          И тень, и Смерть над маской короля…

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          Оставь меня. Мне ложе стелит Скука.
          Зачем мне рай, которым грезят все?
          А если грязь и низость только мука
          По где-то там сияющей красе…

Осип Мандельштам
Концерт на вокзале

          Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
          И ни одна звезда не говорит,
          Но, видит Бог, есть музыка над нами,
          Дрожит вокзал от пенья аонид
          И снова, паровозными свистками
          Разорванный, скрипичный воздух слит.

          Огромный парк. Вокзала шар стеклянный.
          Железный мир опять заворожен.
          На звучный пир в элизиум туманный
          Торжественно уносится вагон.
          Павлиний крик и рокот фортепьянный –
          Я опоздал. Мне страшно. Это сон.

          И я вхожу в стеклянный лес вокзала,
          Скрипичный строй в смятеньи и слезах.
          Ночного хора дикое начало,
          И запах роз в гниющих парниках,
          Где под стеклянным небом ночевала
          Родная тень в кочующих толпах.

          И мнится мне: весь в музыке и пене
          Железный мир так нищенски дрожит,
          В стеклянные я упираюсь сени;
          Горячий пар зрачки смычков слепит.
          Куда же ты? На тризне милой тени
          В последний раз нам музыка звучит.